Фото военных лет использовано в качестве иллюстрации.
В дни войны
Глаза девчонки семилетней
Как два померкших огонька.
На детском личике заметней
Большая, тяжкая тоска.
Она молчит, о чем ни спросишь,
Пошутишь с ней, – молчит в ответ.
Как будто ей не семь, не восемь,
А много, много горьких лет.
Агния Барто.
Опять весна закружила белой метелью лепестки алычи по саду, зазвенела птичьими голосами, заиграла ночными раскатами и слепящими вспышками первой грозы…. Льется солнечная благодать на озябшую землю, расцвечивает ее зеленью трав, огоньками тюльпанов, нарциссов… Стихли зимние шторма, море нежится под солнечным небом, впитывает тепло, чтобы щедро дарить его людям.
Ещё одна весна из шестидесяти девяти, пришедших после Дня Победы. Шестьдесят девять… Миг для истории, и очень большой срок для человека – целая жизнь уместилась в эти две цифры. Жизнь непростая, со своими светлыми и грустными сторонами, порою горькая, порою безоблачная, безудержно счастливая… Давно уже выросли дети, взрослеют внуки, появляются правнуки у тех, кто родился перед войной. Давно уже они, дети войны, оставили свои рабочие места, на которых вместе со всей страной восстанавливали разрушенное, строили новое. Жизнь стремительно уходит вперед, радуя или огорчая каждодневными событиями, но не может стереть из памяти того, что довелось испытать в самом раннем возрасте.
Для них детство кончилось в 1941, когда ушли на фронт отцы. Многодетные в большинстве своем кубанские семьи остались на попечении матерей, бабушек, дедушек. Мамины ласковые руки делали грубую и тяжелую работу отцов, мамины сердца, полные любовью к детям, с тревогой и надеждой ждали весточек с фронтов. Туда, на фронт, уходили урожай с хлебных полей, рыба, выловленная в море, масло и мясо с ферм. Вмиг повзрослевшая детвора помогала матерям, как могла, научившись забывать о детских радостях и шалостях. Но худшее ждало впереди: в августе 1942-го советские войска оставили Кубань, в родной дом пришли враги. На таманской земле они хозяйничали с 24 августа 1942 до 9 октября 1943 года, 411 дней, каждый из которых мог стать последним для любого. Были расстреляны 542 жителя и 1600 пленных красноармейцев, более 30 тысяч человек угнано в рабство, из них 12526 – детей. Тем, кто остался в станицах, жить было страшно.
Вспоминают жители станицы: немцы занимали дома, выгоняя хозяев, и те ютились в холодных сараях, спали на хлипких подстилках рядом со скотом. Потом у них отобрали всю живность, а урожай забрал местный полицай. Голодные дети собирали съедобные коренья, ягоды – той осенью хорошо уродил терн. Одной семье повезло: к ним на постой поселили француза-интенданта, и он позволял детям сметать с машины зерно пшеницы, ячменя, семена подсолнечника… они старались как можно больше зерна «просыпать», чтобы собрать его с земли. Все, что удавалось собрать, мама варила в большом чугуне, кормила своих семерых детей и тех станичников, что просили у нее поесть, возвращаясь с рытья окопов.
Детей прятали от облав в землянках. Без солнечного света, в сырости, их глаза начинали гноиться. При обстрелах многих ранило, лекарств и перевязочного материала не было, раны гноились. Лечились целебной водой из озера и травами, растущими на склонах горы.
Там, в окопах и траншеях, многие и жили, спасаясь от пуль и снарядов.
Особой жестокостью отличались румынские части: те не щадили ни стариков, ни детей, отбирали последнее, измывались над беззащитными. Однажды пятилетнего мальчика фашист поставил на дороге и принялся стрелять в него из пистолета, мальчик плакал, а фашист забавлялся, пока не прибежала мама и не спасла ребенка. Этой же семье пришлось пережить и роль «живого щита»: в августе 1943 года их в составе колонны мирных жителей довели до Тамани, там погрузили на верхние палубы судов. На верхние, чтобы наши бомбардировщики не стали их бомбить во время переправы в Керчь, ведь эти суда перебрасывали в Крым оружие и живую силу фашистских войск. В дальнейшем отступающие фашисты вели их за собой, не давая еды и воды, спали они на камнях а домой вернулись только в апреле 1944-го, после освобождения Крыма. Возвращались в лучшем случае в пустые дома, многие были сожжены или разрушены, семьи скитались по чужим хатам, пока в них не возвращались хозяева. Кого-то приютили родственники, кого-то – соседи. Всего на Тамани было разрушено более 4000 домов.
400 дней фашистской неволи окончились, когда в октябре 1943 года Таманский полуостров в кровопролитнейших боях освободили советские войска. Но детство уже не вернулось: голод заставлял 10-13-летних мальчишек таскать тяжеленные сети в море или лимане, добывая на прокорм семье рыбу. Бывало, в сеть попадали трупы солдат. Не было вдоволь еды, одежду мамины руки сооружали из мало-мальски пригодного материала: марли, мешковины, счастьем был кусок парашютного шелка. Однажды семья мальчика из Голубицкой голодала в течение трех дней, но ни у кого не попросила помощи: знала, что и соседи ненамного «богаче».
….Им пришлось пережить тяжелые испытания: война отняла у них родных и близких, друзей. Годы сделали их седыми, а мудрыми — слишком короткое довоенное детство, беззаботность которого они так и не испытали в своей жизни. Они учились, много работали. Их стойкость, жизнелюбие, их готовность трудиться ради мира на земле – для всех детей планеты – вызывают уважение и гордость. И очень хочется, чтобы ещё много-много весен радовало их солнышко и птичий щебет, и чтобы не забывали им сказать свое «Спасибо» не только их внуки и правнуки — все, кто родился после войны и чье детство было счастливым благодаря их труду и заботе. Мира и благополучия вам, дети войны!
Людмила Мелешко, ст. Голубицкая.
По воспоминаниям Ольги Борисовны Лебедевой, Веры Васильевны Рудавиной, Василия Ивановича Куренного, Александры Григорьевны Белявской, Анатолия Пантелеевича Ткаля, Виктора Григорьевича Махотина.
Фото военных лет использовано в качестве иллюстрации.
Десятилетний человек
Крестнакрест синие полоски
На окнах съежившихся хат.
Родные тонкие березки
Тревожно смотрят на закат.
И пес на теплом пепелище,
До глаз испачканный в золе,
Он целый день когото ищет
И не находит на селе…
Накинув старый зипунишко,
По огородам, без дорог,
Спешит, торопится парнишка
По солнцу – прямо на восток.
Никто в далекую дорогу
Его теплее не одел,
Никто не обнял у порога
И вслед ему не поглядел.
В нетопленной, разбитой бане
Ночь скоротавши, как зверек,
Как долго он своим дыханьем
Озябших рук согреть не мог!
Но по щеке его ни разу
Не проложила путь слеза.
Должно быть, слишком много сразу
Увидели его глаза.
Все видевший, на все готовый,
По грудь проваливаясь в снег,
Бежал к своим русоголовый
Десятилетний человек.
Он знал, что гдето недалече,
Выть может, вон за той горой,
Его, как друга, в темный вечер
Окликнет русский часовой.
И он, прижавшийся к шинели,
Родные слыша голоса,
Расскажет все, на что глядели
Его недетские глаза.
Сергей Михалков
