Владимир Семенович Побиванец:

– У нас была большая семья – шесть сыновей. Когда началась Великая Отечественная война, отец и старший брат Иван ушли на фронт. Мы жили в Темрюке по улице Марата. Помню, как фашистские захватчики зашли в город. Они ехали на больших машинах. Хоть мне и было тогда всего два года, но этот эпизод навсегда остался в памяти.

Нас забрали в тюрьму, которая находилась на месте автохозяйства. Из тюрьмы всех грузили в телеги и везли в порт. Посадили на баржу и плыли в Керчь. Налетели советские самолёты. Фашисты всех детей, женщин, стариков выставили на палубу и прикрывались нами. В Керчи всех погрузили на поезд. Мы доехали до Ольгинки. Там нас поселили в кузнице. Было очень холодно. Топить нечем. Ходили в поле, собирали курай, чтобы хоть как-то протапливать кузницу. После освобождения мы вернулись домой.

Светлана Алексеевна Давиденко:

– Я родилась в 1935 году в станице Фонталовской. В 1942 году меня, брата, маму, бабушку и дедушку пытались эвакуировать. Из Темрюка на пароходе мы плыли по реке Кубань в Краснодар. Мы с братом стояли на палубе. Над нами очень низко закружил подбитый вражеский самолёт. Я до сих пор помню взгляд этого лётчика. До Краснодара мы так и не доплыли. Нас где-то высадили, и мы пешком возвращались в станицу Фонталовскую. Когда пришли, оказалось, что наш дом заняли фашисты. Мы поселились в пристройке. Фашисты просто издевались над нами. Не давали из колодца набрать воды. Однажды один из них натравил на меня собаку и смеялся, как она меня кусала. Потом нас выгнали на площадь, погрузили в машины и увезли в порт Кавказ. Там на барже мы были живым щитом: фашисты прятались в трюмах, а мирные жители стояли на палубе. Так они прикрывались от бомбежек советских самолётов. В Керчи всех загнали в школу за колючую проволоку. Нам удалось оттуда сбежать. Добрались до бабушкиного брата, который жил в 18-ти километрах от Керчи. Кушать было нечего. Ловили рачков и ели. Через время фашисты нас опять забрали в концлагерь, погрузили в открытые вагоны и везли как скот. Был сильный дождь. Мы все промокли. Привезли под Симферополь. Там все стали разбегаться. Мы добрались до деревни Новозуевка, где нас и ещё одну семью приютила бабушка Маша. В комнате из камней мы сложили перегородку. Спали на траве. В поле собирали какие-то колоски, ловили ежей, улиток, кузнечиков. Это была наша еда. Каким-то чудом отцу удалось нас найти. Когда он зашел в нашу комнату, то заплакал. Издевательств фашистов никогда не забудешь.

Николай Федотович Постельняк:

– Мне было три года, когда мой отец Федот Федотович Постельняк ушёл на фронт в 1941 году. По скупым рассказам матери, при подходе фашистов наша семья не смогла эвакуироваться и осталась в Темрюке. В 1943 году бабушку, маму, сестру и меня захватчики выбросили из дома и поместили в тюрьму. А через несколько дней угнали в станицу Тамань, а затем, погрузив на баржи, повезли в Керчь, а потом вглубь Крыма. Мы всей семьёй попали в г. Саки. Мама работала в маслоцехе. Мы с сестрой постоянно находились рядом с ней. Иногда украдкой смогли пощёлкать семечки и отведать жмыха. Спали в каких-то тряпках, укрываясь ими от холода. При отступлении фашисты заминировали и взорвали маслоцех. Взрослых заставляли неподалёку рыть окопы, иногда даже при обстреле и бомбёжке, а мы с сестрой сидели в воронке от снаряда, и было очень страшно. Однажды от близкого взрыва меня выбросило из воронки на кучу металлолома. В результате я получил несколько рваных ран правого коленного сустава, левого бедра и пальца левой кисти. Всё сопровождалось острой болью в позвоночнике и кости таза. Кроме того, была контузия и большая кровопотеря. Я плакал от боли. Помню, что меня потом лечили в каком-то подвале в антисанитарных условиях. У нас, пленников, ни бинтов, ни лекарств не было. Рваные раны плохо заживали. Нормальной еды не было, и детский организм истощал до предела. Вот, что такое жизнь, вернее, существование детей в фашистской неволе.

Нина Яковлевна Бибик:

– Мне был всего один год, когда нашу семью фашисты угнали в концлагерь. Я, конечно, не помню этого. Старшая сестра Наталья рассказывала, что нас, маму и пятеро детей, переправляли на барже в Керчь. Тогда все мы были живым щитом. В Джанкое был концлагерь. Сестре вспоминала, как мама плакала. Она её упрашивала не плакать хотя бы ради нас. Но мама взглянет на нас пятерых и ещё больше плачет. Сестре запомнился один эпизод. Много было людей. Одни сидели на месте, другие почему-то всё время ходили. Очевидно, потеряли своих. Темнело. Но пока ещё было видно, мы смотрели на деревья, птичьи гнёзда, на дома вдалеке. Всё живёт. А нас, наверное, завтра не будет в живых. Пошёл дождь. Охранники время от времени освещали нас ракетами, стерегли, чтобы никто не убежал. Жутко и печально было на сердце. Потом всех довезли до польской границы, где нас отбили советские войска.