Фото военного времени использовано в качестве иллюстрации.
22 июня – День памяти и скорби. 77 лет прошло со дня начала Великой Отечественной войны. Люди до сих пор помнят ужасы военных лет. В редакцию газеты «Тамань» приходят письма с воспоминаниями жителей. Одно из таких писем о военном детстве публикуем сегодня.
Когда началась Великая Отечественная война, мне исполнилось два года, мама ждала второго ребенка. Жили мы в квартире по ул. Ленина. Перед уходом на войну папа перевез нас к маминым родителям, которые жили в своем доме по ул. Советской, почти в конце. Это из маминых рассказов, но некоторые фрагменты помню я. Бабушкин дом был большой, на две половины. Во дворе подвал, обложенный внутри кирпичом (сохранился досих пор). Над подвалом навес, где хранился сельхозинвентарь: сеялки, веялки и т.д. В подвале дедушка прятал корову, но пришли румыны и увели ее, а из бабушкиного сундука забрали дедушкины новые сапоги и другие вещи. В доме в большей половине жили немцы-офицеры. Нас они не обижали, даже иногда давали по кусочку хлеба с тушенкой. При обстрелах и бомбежках мы прятались в подвале и немцы вместе с нами. Сидели напротив и, тыча пальцем в потолок, говорили: «Русский капут». Я до сих пор помню рев тяжелых бомбардировщиков. Потом дедушку – Кириченко Афанасия Григорьевича, 1888 года рождения, угнали (и таких как он). Шли пешком. За ст. Голубицкой он сбежал, скрывался в плавнях. А нас – бабушку – Кириченко Дарью Петровну, 1889 года рождения, мою маму – Кнурову Нину Афанасьевну, меня и маленького брата Толика и других жителей – согнали во двор разбитой тюрьмы (сейчас там автохозяйство). Мы находились там под открытым небом, не знаю, сколько времени. Я с бабушкой ходила за супом с глиняным кувшином. Помню, суп был похож на жидкое пюре желто-зеленого цвета. Каждый день машинами людей вывозили в порт, грузили на баржи и вывозили в Крым. Мы с мамой провожали жену папиного брата – Кнурову Матрену Игнатьевну с детьми. В кузове были лавки, она сидела в середине, а по бокам дети – справа Витя, 1935 года рождения, слева Зина. Они и сейчас перед моими глазами, как на фото – у Зины черные волосы, стрижка каре, а в руках большая кукла. Я потом спрашивала: «А где же кукла?» Мама рассказала, что по дороге они попали под бомбежку. Баржа причалила к берегу, и все побежали прятаться. Когда вернулись, баржа была разбита, все вещи, в том числе кукла, плавали в море. Нас вывезти не успели, погнали толпой по улице Советской по направлению к центру города. Мама с бабушкой везли повозку с двух сторон, за дышло. На повозке был привязан Толик в голубом одеяле и какие-то вещи. Я держалась за повозку, шла сзади. И так как я все время смотрела себе под ноги, то запомнила, что на ногах у меня были черные ботики с пряжками. На углу улиц Советской и Маяковского нас настигли снаряды, стреляли со стороны Гнилой горы, так говорили. Началась паника, крики, плач. Смешалось все: разрывы, немцы, мирное население. Все кинулись прятаться в огороды, повалили забор – камышовую леску на углу. Тот дом и сейчас стоит, только облагороженный. Хозяйка, кажется, Мешейко и ее дочь Люся давно умерли. Мама ухватила Толика в голубом одеяле и побежала прямо по улице. Бабушка тут же на углу упала на меня, закрыла мне голову какой-то жестянкой и громко молилась: «Господи, помилуй». Так мы лежали в пыли, пока все не стихло. Пришла мама с Толиком, а я все повторяла: «Господи, помилуй». Вокруг были крики и плач. Немцы опять нас построили, и мы продолжили путь. Толпа была очень большая, так как людей по пути прибавлялось. Думаю, их выгоняли из домов, потому что с нами оказалась мамина сестра – тетя Рая Скринник, тоже с детьми, маленьким грудным Павликом и Олей. Оля старше меня на два года, они жили по улице Шевченко. Загнали нас в большой двор. Помню, там во дворе был большой кирпичный дом. Это где-то между улицами Октябрьской и Ленина, кажется, по улице Гоголя. Там нас охраняли, никуда не выпускали, людей было много, заполняли двор и огород. Сидели мы под кустами разросшихся акаций. Маму с тетей Раей отовсюду выгоняли, потому что их маленькие дети все время кричали, а люди боялись себя обнаружить. Пробыли мы там два, а может три дня. А утром по улице шли наши, люди плакали, солдаты были все в грязи.
До сих пор вспоминаю этот ужас – разрывы снарядов, крики, бабушку, закрывшую меня собой, и нашу бесконечную молитву – «Господи, помилуй». Давно уже нет бабушки с дедушкой, моих родителей, брата и других родственников, но воспоминания и слезы не стерлись.
Надеюсь, что кто-то еще жив, и помнит этот ужас, и тоже отзовется своими воспоминаниями.
Л. Кнурова-Плеханова, г. Темрюк
