Виталий Павлович Романов, май 2013 года. Фото Нелли Тютюник, «ТАМАНЬ»

Нашим читателям хорошо знакомо имя Виталия Павловича Романова. Мы публиковали его «Заметки о старом городе». Виталий Павлович надиктовал редакции воспоминания о войне.

Первые дни оккупации

Немцы захватили Темрюк в августе 1942 года. Первыми вошли румынские войска и сразу начали грабить население. Об этой «древней традиции» мы знали. Они бесцеремонно входили в хаты, рылись в вещах, открывали комоды, сундуки. Мы предвидели это и спрятали вещи в ящик, закопали его во дворе. Так длилось три дня. Потом румыны перестали так открыто входить в хаты и грабить. Стали воровать кур, гусей, корову увели.

В сентябре нас выгнали из хаты. Мы жили в маленькой времянке. Постояльцем был немец высокого чина. К хате нельзя было подходить. Убирала и готовила еду ему женщина из соседней улицы. Денщик сидел в хате. С первых дней присутствия захватчиков я понял, что значит враг.

Однажды денщик сидел на скамейке во дворе на солнышке. Слышу, кошка наша мяукает. Смотрю, у немца толстый кусок колбасы с кусочками сала. Он режет тонкими кружочками, себе в рот кладет и дразнит кошку. Смотрит на меня и ехидно улыбается. Я понял, что он издевается и ушел.

Разрушенные дома

Летом 1942 года немцы часто бомбили Темрюк. Сбрасывали бомбы на жилые кварталы. По радио объявляли воздушную тревогу. Подавали прерывистые гудки с консервного завода, присоединялись сирены катеров на реке и в порту. Люди сразу бежали в свои хаты , надеялись, что спасутся под железными кроватями. В одной из таких бомбежек пострадала семья моих двоюродных братьев Юрия и Евгения. Они жили на углу улиц Урицкого и Розы Люксембург с мамой, тетей и бабушкой. Бомба попала в тот угол, где спрятались тетя и бабушка. Юры не было дома. Когда прибежал, то увидел вместо хаты глубокую воронку, разбросанные крышу и стены. Бегал вокруг воронки и кричал: «Мама, мама!». И тут услышал знакомый голос: «Помогите…» Юра стал разрывать землю и камыш руками, расцарапал их до крови. Из последних сил сделал воронку в том месте, где стояла кровать. Прибежали соседи на помощь.

Мою маму в принудительном порядке заставили ходить на работу, разбирать разрушенные дома. На семейном совете решили, что вместо мамы ходить на работы буду я.

Однажды шел я по ул. Урицкого. Вижу со двора вышел щеголеватый офицер, посмотрел по сторонам. Я замедлил шаг. Слышу: «Ком!» Я посмотрел, что зовут не меня, а мужчину. Тот подошел, повернулся спиной, немец повис на нем, залез на спину, мужчина перенес его через лужи на противоположную сторону, где находилось офицерское казино.

В неволе

Нас послали перебирать немецкое обмундирование. Склад немецкий находился на месте бывшего рыбколхоза имени А. Микояна.

Некоторые вещи были грязные, порваны, пробиты пулями, осколками. Перебирая их, мы радовались, что одежда с убитых фашистов.

В ноябре послали делать дорогу между Голубицкой и Темрюком. Копали котлованы, носили грунт носилками. Делали насыпь. Мы решили, что немцы строят железную дорогу. Моросил дождь, комья земли налипали на обувь.

Однажды пришел немецкий инженер и установил треногу. Немцы что-то обсуждали, чертили. Но однажды был с ними офицер, который не занимался дорогой. Он постукивал плеткой о голенище сапога. Мы шли с носилками. Он остановил нас и скомандовал: «Хальт!» Стал что-то объяснять по-немецки. Мы поняли только одно, что должны работать на Германию. Мой напарник решил вдруг вступить с немцем в разговор. Может решил похвастаться своим знанием языка. Он пожаловался, но фраза прозвучала по-другому, и фашист принял ее за ругательство. Он ударил плеткой моего напарника. Я ждал своей порции, но к удивлению, меня не тронул.

Как ужа приняли за мину

Город был наводнен немецкими войсками. Почти во всех хатах стояли солдаты, хозяйничали во дворе.

Однажды ночью ворвался к нам денщик во времянку, где мы все спали. Схватил деда за плечи, стал трясти, кричать: «Шнеле». Дед спросони ничего не понял. А немец ташит его босиком в нижнем белье во двор и в хату. Дедушка сразу понял, в чем причина, объяснил, что уж приготовился к зиме на спячку и выбрал место под полом в комнате, где спал офицер. Звук у ужей напоминает тиканье часов. Немец и подумал, что это мина с механизмом. А около порога сидел офицер в подштанниках, тапочках, закутанный в одеяло. Паника, немцы загалдели, что это уж, змея. Но все равно собрали чемоданы и офицера куда-то увезли. Утром хата была пуста. Бабушка стояла на коленях у иконы Николая Чудотворца, благодарила, что уж выдворил немцев из хаты.

Ночные обстрелы

Летом началась бомбежка. Первая ночь запомнилась мне больше всего. Я проснулся от взрыва бомбы недалеко от хаты. Почувствовал дыхание матери. Спросил, почему рядом? Она ответила: «Так бомбят, сынок».

В дальнейшем ночная бомбежка повторялась каждую ночь, самолеты долго кружили над головой. Мы не знали, что это летчицы женского авиационного полка. Некоторые из них включали габаритные огни. Зенитные установки не могли их достать на такой высоте. Сидишь и думаешь, что там над тобою летает смерть. После этого нервного напряжения долго не могли уснуть. Так продолжалось до самого освобождения Тамани. С наступлением темноты наступал комендантский час. Появление на улице нелегально – арест или расстрел.

В один из сентябрьских дней 1943 года русские полицаи обошли все хаты в городе. Оповестили о том, что все мужчины от 12 до 65 лет должны явиться на ул. Ленина в русскую полицию с вещами и продуктами. За неявку– расстрел всей семьи, а дом будет сожжен. В назначенный день собралась колонна, около 200 человек, погрузили на баржи и в Керчь. Прибыли ночью, поместили в подвал недостроенного треххэтажного здания.

Через два дня вывели и повели колонной в Казантип – поселок на берегу Азовского моря. Там был заброшенный рыбный цех. Потом постоянно каждый день отбирали и угоняли куда-то по несколько человек. Нас осталось десять человек, пять самых пожилых и пять худых подростков. К нам пришел немец и показал в сторону дороги. Дело было к вечеру. Ноябрь. Сыро. Моросил дождь. Шли и не знали, куда идем. Наступила ночь. Мы выбрали возвышенное место и заночевали.

В тесной печурке огонь

На другой день дорога привела к татарам в аул Ойсул. Пожилой татарин подвел к блиндажу, где мы стали жить. Там была небольшая печурка с дымоходом, завесили вход мешковиной, застелили пол соломой. Со временем солома превращалась в труху, стелили новую, под нами просыхала. Зима была дождливая. По ступенькам текла вода, вырыли углубления, где она собиралась. Покупали у татар ячмень за советские деньги, взятые с собой на дорогу. Мололи на ручной мельнице, просеивали на самодельном сите. Из этой муки пекли лепешки, галушки, варили затирку. Это была ежедневная еда, утром, и вечером. Работать ходили на железную дорогу в километре от нас. Поправляли полотно от дождей, на проезжей грунтовой дороге – глубокие колдобины.

Наши пришли

В апреле 1944 года мы заметили, что усиливается движение от Керчи вглубь Крыма: солдаты, повозки, автомобили. Налетали наши штурмовики и обстреливали. Мы поняли: значит немцы отступают. В одну из ночей в аул зашли немцы ненадолго и ушли.

Утром чуть свет вскочили, увидели, что дорога ожила, идут солдаты, машины, повозки с лошадьми. Потом видим в аул заходят военные со звездочками на фуражках. Это же наши. Радость от увиденной звезды была неописуема. Провели «совещание» в блиндаже, решили двигаться на Керчь. Отряд НКВД рассыпался по улицам аула. Нас подвезли на грузовике. Вышли на берегу пролива. Постоянно с Чушки подходили катера, выгружали солдат, технику. Мы стали просить, чтоб нас подвезли на тот берег. Но в ответ: «Не положено». Прошло несколько дней. Нас собралось около 20 человек. Ночевали на камнях на берегу пролива. Продукты закончились. Голодные. Решил пойти в город, чтобы раздобыть какой-нибудь еды. Встретил парня и девушку, которые прикрывали брезентом хлеб. Попросил хоть кусочек, но меня прогнали и сказали, где находился склад у немцев. Я помчался туда, ничего не нашел, кроме целого слоя крошек хлеба, пропитанных соляркой. Когда наелся крошек, собрал корочки в рубаху и принес деду. Он намочил их в морской воде и разложил на камешки, чтоб можно было жевать.

На Тамань

Однажды вновь подошел катер. Гурьбой подбежали к нему и стали просить: «Дядя, перевези». Но прозвучал тот же ответ: «Не положено». Мы не понимали, почему отказывали. Потом капитан позвал парня 17-18 лет. Вышел молодой красивый моряк в тельняшке, ветер шевелил волосы. Мы с завистью смотрели на этого морского волка, который уже воюет, бьет немцев. Наши волосы висели клочьями, не видели расчески, мы стояли грязные, оборванные. Капитан сказал моряку, чтоб через 20 минут нас тут не было. Он открыл трюм. Мы быстро по трапу забрались в трюм. Затарахтел мотор, катер качнулся и пошел. Высадили нас на берегу. Мы радовались, пели песни, танцевали, толкали друг друга.

Вся коса была забита техникой. Нас спросили, откуда мы. Ответили: «Да мы из лагеря, пленные». Только потом узнали, что Сталин сказал, что пленных не бывает, у нас бывают предатели.

Долгая дорога к дому

Дошли до поселка Ильич. Там нас остановил часовой. Мы ему доказывали, что нужно домой. Он куда-то позвонил. Подъехал офицер с двумя маленькими звездочками на погонах. Большой или маленький начальник, не знали. Неужели пойдем назад? Свечерело. С моря дул холодный ветер. Стало холодно. Рядом был глубокая воронка. Залезли в нее. Прижались друг к другу. Пытались уснуть, но не смогли. На следующий день подъехал морской офицер, на погонах одна большая звездочка. Стал расспрашивать нас. Он последовал к часовому, взял трубку телефона. К нам подошел, по выражению лица было ясно, что с хорошей новостью. Он сказал, чтоб мы шли в станицу Запорожскую, и нашли там хату с белым флагом с красным крестом. Там запишут, а потом домой.

Мы бегом в Запорожскую. Увидел знакомую женщину в солдатской форме, точно как тетя Нина. Она подошла и спросила меня по имени, узнала, повела меня к себе. Оказывается, она вместе с мужем служила в этом госпитале. Муж погиб в Берлине в конце войны. Она накормила меня. За несколько лет я впервые пил чай с сахаром. 22 апреля 1944 года дома меня встретили мама и бабушка. Я был слабым, отечные ноги, кровоточили десны. Шатались зубы. Боли в икроножных мышцах. Мы не знали почему. Потом много лет спустя узнал, что это были симптомы цинги. Вскоре в огороде вырос лук, петрушка, редиска. И мои болезни прошли. Таким запомнилось мне военное и детство.