Потомки возвели его на пьедестал. Он вошёл в пантеон фигур почти божественных, которым поклоняются ещё со школьной скамьи: стихи, заученные словно молитва; проза, воспринимаемая, как священный текст…

Звание классика стёрло в нём всё человеческое. Лермонтов стал мифом! И вот результат: человеческого в нём остаётся всё меньше, а мифическое превращает образ в нечто далёкое, покрытое пылью и совсем неактуальное. В этом трагедия любого величия. В этом личная печаль Лермонтова.

Ему меньше всего хотелось быть светочем мудрости, оплотом морали, образчиком литературного успеха. Он «марал» стихи не для того, чтобы воздвигать из них нерукотворный памятник, а потому, что просто не мог жить иначе.

– Лермонтов набрасывал на бумагу стих или два, пришедшие в голову, не зная сам, что он с ними сделает, а потом включал их в то или другое стихотворение, к которому, как ему казалось, они подходили, – вспоминала Евдокия Ростопчина. Да и сам поэт отмечал на полях своих тетрадей: «я как бы по инстинкту переписывал и прибирал их. Ныне я прочёл в жизни Байрона, что он делал то же – это сходство меня поразило».

Лермонтов был не только любящим внуком, но и домашним деспотом, капризным барчуком. Автор самых возвышенных строк мог так же легко снизойти до пошлого стихоплётства в духе Баркова, что, впрочем, ничуть не умаляет славы Лермонтова сегодня. Михаил Юрьевич тем и прекрасен, что в нём, как и в любом из нас, уживалось и чёрное, и белое, и грустное, и смешное. Так какой же личностью был поэт? В каких поступках проявлялся его характер? Как разговаривал, что любил? В конце концов, как выглядел?

Воспоминания очевидцев, собранные здесь помогут увидеть Лермонтова не столько гения, сколько человека живого и разного.

 «В наружности Лермонтова было что-то зловещее и трагическое; какой-то сумрачной и недоброй силой, задумчивой презрительностью и страстью веяло от его смуглого лица, от его больших и неподвижно-тёмных глаз. Их тяжёлый взор странно не согласовался с выражением почти детски нежных и выдававшихся губ» (Иван Сергеевич Тургенев (1818-1883) – русский писатель, встречался с Лермонтовым в конце 1839 года).

 «Волосы у него были тёмные, но довольно редкие, со светлой прядью немного повыше лба, виски и лоб весьма открытые, зубы превосходные – белые и ровные, как жемчуг» (Александр Илларионович Васильчиков (1818-1881) – секундант на последней дуэли Лермонтова).

 «Говорил он чрезвычайно быстро. Его живая и остроумная беседа была увлекательна, анекдоты так и сыпались, но его громкий и пронзительный смех был неприятен для слуха; не один раз просил я его «смеяться проще» (Из воспоминаний А.Н. Муравьева).

 «Смолоду Мишеля грызла мысль, что он дурен, нескладен. У него было болезненное самолюбие, которое причиняло ему живейшие страдания. Я думаю, что он не мог успокоиться оттого, что не был красив, пленителен, элегантен. Это составляло его несчастие. Душа поэта плохо чувствовала себя в небольшой коренастой фигуре карлика» (Вера Ивановна Анненкова (1813-1902) – жена родственника Лермонтова. Впервые Анненкова встретила поэта, когда он учился в юнкерской школе в 1832 году).

 «Помню характерную черту Лермонтова: он был ужасно прожорлив и ел всё, что подавалось. Это вызывало насмешки и шутки окружающих» (Из воспоминаний художника М.Е. Меликова).

 «Он не только был неразборчив в пище, но никогда не знал, что ел, телятину или свинину, дичь или барашка; мы говорили, что, пожалуй, он со временем, как Сатурн, будет глотать булыжники. Наши насмешки выводили его из терпения, он спорил с нами почти до слёз, стараясь убедить в утончённости своего гастрономического вкуса; мы побились об заклад, что уличим его в противном на деле. И в тот же самый день после долгой прогулки верхом велели мы напечь к чаю булочек с опилками!

И что же? Мы вернулись домой утомлённые, разгорячённые, голодные, с жадностью принялись за чай, а наш-то гастроном Мишель, не поморщась, проглотил одну булочку, принялся за другую и уже придвинул к себе третью, но мы остановили его за руку, показывая в то же время на неудобосваримую для желудка начинку. Тут не на шутку взбесился он, убежал от нас и не только не говорил с нами ни слова, но даже и не показывался несколько дней, притворившись больным» (Екатерина Александровна Сушкова (1812-1868) – одна из героинь лирики Лермонтова. Двоюродная сестра поэтессы Е.П. Ростопчиной. В юности поэт был влюблён в Сушкову, но она отвергла его ухаживания, за что и была отомщена, когда Лермонтов стал знаменитым).

 «После обеда Лермонтов угостил меня трубкой, сел за фортепьяно и пел презабавные русские и французские куплеты. А ещё он танцевал ловко и хорошо» (Александр Меринский – соученик поэта по гвардейской школе).

 «Лермонтов был чрезвычайно талантлив, прекрасно рисовал и очень хорошо пел романсы, т.е. не пел, а говорил их почти речитативом» (Александр Францевич Тиран, соученик Лермонтова по Школе гвардейских подпрапорщиков, постоянно подвергавшийся насмешкам поэта за свою фамилию).

 «Лермонтов был довольно силён, в особенности имел большую силу в руках, и любил состязаться в том с юнкером Карачинским, который известен был по всей школе как замечательный силач – он гнул шомполы и делал узлы, как из верёвок.

Однажды оба они в зале забавлялись подобными упражнениями, как вдруг вошёл туда директор школы, генерал Шлиппенбах. Каково было его удивление, когда он увидал подобные занятия юнкеров. Разгорячась, он начал делать им замечания: «Ну, не стыдно ли вам так ребячиться! Дети, что ли, вы, чтобы так шалить!.. Ступайте под арест». Их арестовали на одни сутки.

После того Лермонтов презабавно рассказывал нам про выговор, полученный им и Карачинским. «Хороши дети, – повторял он, – которые могут из железных шомполов вязать узлы», – и при этом от души заливался громким хохотом» (Из воспоминаний А.М. Меринского).

 «Характер Лермонтова был – характер джентльмена, сознающего своё умственное превосходство; он был эгоистичен, сух, гибок и блестящ, как полоса полированной стали, подчас весел, непринужден и остроумен, подчас антипатичен, холоден и едок. Но все эти достоинства, или скорее недостатки, облекались в национальную русскую форму и поражали своей блестящей своеобразностью.

Для людей, хорошо знавших Лермонтова, он был поэт-эксцентрик, для не знавших же или мало знавших – поэт-барич, аристократ-офицер, крепостник, в смысле понятия: хочу – казню, хочу – милую» (Из воспоминаний декабриста Николая Лорера, встречавшего Лермонтова в Тамани).

 «Он смело высказывался о многом без всякой пощады и без прикрас. Существа слабые, задетые этим, никогда не прощают подобной искренности. О Лермонтове говорили как о балованном отпрыске аристократической семьи, как об одном из тех бездельников, которые погибают от скуки и пресыщения. Не хотели знать, сколько боролся этот человек, сколько выстрадал, прежде чем отважился выразить свои мысли.

Когда Лермонтов, вторично приговорённый к ссылке, уезжал из Петербурга на Кавказ, он чувствовал сильную усталость и говорил своим друзьям, что постарается как можно скорее найти смерть. Он сдержал слово!» (Александр Иванович Герцен (1812-1870) – писатель, публицист).

Подготовила Валентина Малахова, заведующая литературным отделом Дома-музея М.Ю. Лермонтова.